Введение

Остававшаяся читателю неизвестной на протяжении полувека, драматическая сатира М.Е.Салтыкова-Щедрина “Тени”, возникнув из небытия, сразу же заявила о себе как о произведении живом и злободневном.

Обстоятельства публикации и первой постановки “Теней”, очень мало, а кое в чем и неверно освещенные в литературе, являются достаточно показательным свидетельством этой злободневности пьесы и ее значимости.

Началось с сенсации. Литературовед и критик В.П.Кранихфельд, разбирая щедринские бумаги, хранившиеся в архиве покойного редактора “Вестника Европы” М.М.Стасюлевича, в начале 1914 г. обнаружил среди них рукопись “Теней”.

Находка целой пьесы Щедрина, о существовании которой до этого времени никто и не подозревал, была настолько неожиданной, что Кранихфельду не хотели верить, считая его открытие чуть ли не литературной мистификацией[1]. Для этого были своего рода основания. Ведь и по сей день ни в литературном наследии Салтыкова, ни в многочисленных воспоминаниях о нем, ни в цензурных материалах, ни в переписке близких к писателю современников – нигде не содержится даже намека на то, что Щедриным были созданы “Тени”. Наоборот, в беседах с В.Н.Давыдовым[2] и Л.Ф.Пантелеевым[3] Салтыков категорически отрицал, что им написано для сцены что-либо, кроме “Смерти Пазухина”.

Отметим сразу: невозможно объяснить эту “законспирированность” “Теней” тем, что писатель якобы не закончил пьесу и поэтому не сообщал о ней ничего до завершения работы. Известно, что, скажем, “Тихое пристанище” не было дописано Щедриным. Однако на обложке первого номера “Современника” за 1863 год объявлялось о предстоящем печатании этого произведения. И хотя “Тихое пристанище” и в 1865 г. еще не было окончено, но писатель упоминал о нем, например, в письме к Н.А.Некрасову 8 апреля 1865 г.[4].

Первое печатное сообщение о “Тенях” было сделано В.П.Кранихфельдом в “Киевской мысли” 24 февраля 1914 года. В этой газете он напечатал два подвала под общим заголовком “Новая пьеса Щедрина”[5], в которых довольно подробно, с большим количеством цитат, изложил содержание “Теней”.

С.Макашин в обзоре “Судьба литературного наследства М.Е.Салтыкова-Щедрина” писал: “До революции... более или менее серьезно и систематически работал над архивом Щедрина лишь один В.П.Кранихфельд“[6]. Отнюдь не умаляя заслуги Кранихфельда, открывшего “Тени”, нужно справедливости ради отметить, что статья в “Киевской мысли” относится как раз к категории “менее серьезных” его работ. Мы будем еще касаться оценок Кранихфельдом пьесы Щедрина (а это были первые оценки, сделанные к тому же авторитетным в то время щедринистом[7]). Здесь же отметим, что именно кранихфельдовские публикации положили, вольно или невольно, начало крайне непродуманному, мягко говоря, отношению к тексту “Теней”.

Кранихфельд, готовя свою статью для киевской газеты, очевидно, настолько спешил, что даже внимательно не прочел рукопись, а наскоро сделал необходимые выписки. В его изложении был перепутан даже сюжет произведения (например, указана сцена в ресторане, которой вообще нет в пьесе).

Первая публикация полного текста вновь открытой пьесы была осуществлена в апрельской за 1914 г. книжке журнала “Заветы”[8] и сопровождалась статьей Р.В.Иванова-Разумника “Тени”, драматическая сатира М.Салтыкова”[9].

Иванов-Разумник указывал, что пьеса публикуется с “подлинной рукописи” и что лишь “три-четыре” слова были им не разобраны. Однако сверка текста “Заветов” с автографом и с текстом, напечатанным в IV томе советского Полного собр. соч. (IV, 361 – 433), рисует совершенно иную картину. Из 73 страниц пьесы (по советскому изданию) лишь 26 страниц текста публикации Иванова-Разумника свободны от грубых искажений, пропусков, а иногда и произвольных вставок слов, которых вовсе нет у Щедрина. Неправильное воспроизведение пунктуации подлинника порой резко изменяло смысловые оттенки.

Приведем несколько наиболее выразительных примеров. Фраза “Геркулес у ног Омфалы” (IV, 383) в “Заветах” воспроизведена так: “Геркулес у нас отжил”. Упрек Бобыревой Клаверову: “Вы играете кожей, а не внутренностями” (IV, 431) – превратился в явную бессмыслицу – “Вы играете костью, а нас вас пришло”, и т.д. и т.п.

Более того, из-за очень плохой текстологической работы в публикации “Заветов” были допущены ошибки, грубо искажающие острейший политический смысл пьесы Щедрина.

Князь Тараканов поучает Клаверова, как обращаться с “толпой”, гасить протест и недовольство. Чтобы успешно властвовать, утверждает Тараканов “il ne faut avoir que de l’impudence” (IV, 377) (нужно только обладать бесстыдством). “Бесстыдство” в тексте журнала заменено словом “бесстрастие” (l’impassion). Таким образом, яркая характеристика правящей клики подменена вполне благопристойной тривиальностью.

Еще один пример. Столичный чиновник Набойкин раскрывает приехавшему из провинции Бобыреву секрет успехов либерала Клаверова: “Необходимо делать уступки – в этом вся теория жизни! Клаверов это понял лучше других – aussi, le prince, qui est tout puissant pour le moment, en raffole” (IV, 367) (к тому же и князь, который в настоящее время всемогущ, в нем души не чает). В “Заветах” конец этой реплики выглядит так: “... Клаверов это понял лучше других – apres le prince, qui est tout puissant pour le moment” (после князя, который в настоящее время всемогущ). Получается, что ярый реакционер, прущий напролом, всемогущий князь даже лучше Клаверова освоил “теорию жизни” либералов. Вся острота сатирической характеристики “гибкого” Клаверова, в котором души не чает “крепколобый” крепостник, сразу исчезает.

Неудовлетворительная публикация драматической сатиры Салтыкова в 1914 году дала благодатный материал для рождения версии о “незаконченности”, “незавершенности” пьесы. Действительно, читая текст “Заветов”, трудно себе представить, что изобилующее столькими промахами и даже нелепостями произведение является чем-то завершенным, отшлифованным, а не представляет собою наспех сделанный черновой набросок[10].

Еще более показательные события разыгрались вокруг первой постановки “Теней”.

В ноябре 1913 г. известный литературовед Ф.Д.Батюшков (товарищ председателя Литературного фонда) добился разрешения предоставить Мариинский театр на один вечер в 1914 г. для устройства спектакля в пользу Литературного фонда. Предполагалось приурочить этот спектакль к 100-й годовщине со дня рождения М.Ю.Лермонтова[11].

Но в феврале 1914 г., после открытия “Теней”, решено было поставить пьесу Щедрина – в связи с 25-летием со дня смерти писателя. Ф.Д.Батюшков принялся хлопотать об устройстве щедринского спектакля силами артистов императорских театров.

Одновременно нужно было провести “Тени” через драматическую цензуру, что было, как мы увидим, не такой-то легкой задачей.

В архиве Главного управления по делам печати доклада цензора по “Теням” нет. В так называемом “Деле о скрепе пьес” (“скреплению”, то есть специальному разрешению, подлежали все произведения, предполагавшиеся к постановке, независимо от того, были ли они опубликованы в печати) нет документа, касающегося пьесы Щедрина. А он должен был обязательно быть, ибо в том же “Деле о скрепе пьес” хранится официальное письмо Батюшкова от 26 марта 1914 г. в драматическую цензуру с просьбой “скрепить к представлению на сцене” сценку Щедрина “Недовольные”[12], которую предполагалось поставить в один вечер с “Тенями”.

Словом, случайно или не случайно, но в архиве Главного управления по делам печати сохранился только один документ о прохождении пьесы через драматическую цензуру. Это регистрация “Теней” в “Алфавите драматическим сочинениям на русском языке” за № 32529 с пометкой цензора Дризена от 20 марта 1914 г. о “безусловном” разрешении к постановке[13].

Казалось бы, чего еще желать лучшего: пьеса разрешена без исключений, безоговорочно, “безусловно”.

Еще в некоторых рецензиях 1914 г. были упреки по адресу режиссера А.Л.Загарова, который “боялся несценичности и перехватил через край”, сокращая пьесу. Это “привело к тому, что исчезло многое важное для характеристики действующих лиц, острое и яркое в сатирическом отношении”[14]. Утверждения о “неоправданных режиссерских купюрах” перекочевали и в статьи советских исследователей”[15].

Но дело, как показывают факты, было отнюдь не в одном Загарове, а, может быть, меньше всего в его режиссерском “произволе”.

В архиве знаменитой русской артистки М.Г.Савиной нами обнаружено письмо Ф.Д.Батюшкова, которое проливает свет на обстоятельства подготовки щедринского спектакля 26 апреля 1914 г.

Батюшков писал М.Г.Савиной 8 марта 1914 г.: “Досадую, что в нынешнем году приходится устраивать спектакль в память Щедрина, к(ото) рый не озаботился о хорошей женской роли во вновь найденной его пьесе, достойной Вашего исполнения. Правда, в пьесе есть две женские роли (на 10 мужских), но одна из них – молоденькая провинциалка, приехавшая впервые в Петербург, другая – ее мамаша, “провинциальная grand dame”, как сказано в ремарке, слишком эпизодична – всего несколько фраз. Баронесса Варвара Ив. Икскуль уполномочила меня передать Вам, что пьесу будут у нас читать в четверг вечером, и если Вас интересует Щедрин сам по себе (ведь это удивительный курьез, что пьеса, написанная в 1857 г., пролежала в архиве Стасюлевича, после смерти Щедрина, 25 лет и никто об ней не знал!), то она была бы очень рада, если бы Вы оказали ей честь пожаловать на чтение. Читать будут или Загаров или Ходотов, и затем приглашены только намеченные участники спектакля: Юрьев, Горин-Горяинов, Ленский и т.д. Я предполагал устроить эту считку у себя, но Варвара Ивановна любезно предоставила свою квартиру, что и говорить, несравненно лучшую. Кроме артистов приглашаются лишь бар. Дризен, чтобы он не очень калечил пьесу (курсив мой – Л.Л.), В.Д.Набоков, как председатель комитета, и С.М.Ростовцев и кн(яги)ня Е.П.Ухтомская, как члены комиссии по устройству вечера”[16].

Итак, Батюшков предпринял “дипломатические меры”, чтобы цензор барон Дризен “не очень калечил пьесу”. В сохранившемся цензурованном экземпляре “Теней”[17], том самом, который Дризеном был 20 марта безусловно разрешен к представлению, нет ни одной цензорской вымарки. Да

они, наверняка, и не были нужны. Дело в том, что сам Батюшков, представляя драматическую сатиру Салтыкова в цензуру, сократил ее почти на треть.

В цензурованном экземпляре, по которому только и имели право ставить пьесу, “Тени” были искалечены еще до того, как они попали в руки постановщика. Отнюдь не театральные причины, не вопросы сценичности руководили теми, кто резал и коверкал пьесу. Анализ произведенных купюр показывает, что все здесь было в соображениях политических.

Если б сокращались только монологи, то, пожалуй, можно было бы говорить о том, что Батюшкова волновали “проблемы сценичности”. Но вымараны были не только отдельные монологи, как отмечала критика в 1914 г., а целые сцены, великолепные, искрящиеся диалоги, острые игровые эпизоды.

Характер сокращений полностью соответствует взглядам Батюшкова на произведение Щедрина, высказанным им в ряде статей о пьесе, которые он опубликовал в марте-апреле 1914 г. Батюшков упрекал писателя за то, что им, якобы, “показана только прихожая, а в салон нас не вводят”[18], что высшие сановники остались в пьесе за сценой. И в то же время разящие характеристики господствующей клики, этих самых сановников, были вымараны, как были вычеркнуты и прямые указания Щедрина, что речь идет не о второстепенных лицах, а о правящей верхушке России[19]. (Интересно, что в 6 сц. 1 д. (IV, 376-378) была сокращена

вся история со взяткой за подряд[20], так что просто становился неясным сюжет пьесы).

В беседе с корреспондентом “Петербургского курьера” Ф.Батюшков сожалел о том, что писатель в “Тенях” не сосредоточил своего внимания на женских типах – Кларе и Софье, не показал “воочию борьбу и соперничество этих двух различных женских характеров”[21]. Но зато сам маститый литературовед тщательно проделал все, от него зависящее, чтобы приковать внимание зрителя только к “соперничеству двух женских характеров” и удалить из спектакля даже малейший намек на политическую направленность пьесы против либерализма.

Не в бровь, а в глаз либералам XX века летели “афоризмы” щедринского Набойкина: “делать уступки – вся теория жизни”; “главное, все-таки не зарываться мечтами” (IV, 367). Как точно выражали страх либералов перед революцией рассуждения Клаверова, что “надо много ловкости, чтоб пробалансировать подобное время” (IV, 373). Они, разумеется, были выброшены, как и слова о поднимающейся “волне” народного возмущения (IV, 380), готовой вот-вот поглотить и правителей самодержавной России и их либеральных слуг.

Примечательно: слова Клаверова “мы либеральничали” (IV, 373) заменены словами “люди либеральничали”[22]. Либерализм, оказывается, не имел никакого отношения к Клаверовым и Бобыревым!

Можно предположить, что Ф.Д.Батюшков, сокращая “Тени”, устраняя из их текста наиболее политически острые места, стремился сделать пьесу приемлемой для драматической цензуры. Однако, с другой стороны, предпринятое им “редактирование” “Теней” соответствует высказывавшимся Батюшковым оценкам проблематики и идейной направленности пьесы. По Батюшкову, щедринская сатира устремлена не против либерализма, а, наоборот, защищает либерализм, обличая “чиновников-карьеристов, променявших свой ранний либерализм и идеализм на выгоды и расчет”[23].

Любопытно, что, как бы продолжая тенденцию Батюшкова, некоторые столичные и провинциальные газеты изложение сюжета пьесы обрывали так, чтобы история падения либерала Бобырева осталась в тени, и все внимание акцентировали на эпизоде, где “честный чиновник бросает подлеца в лицо своему превосходительному товарищу, учинившему за его спиной торговлю его женой”[24].

Однако постановку даже “препарированной” пьесы не так-то легко было осуществить. 13 апреля некий К.И.Ф-н выступил в черносотенной газетенке “Союза русского народа” “Колокол” с погромной статейкой “Мстят мертвым...” Он обрушился с дикой бранью на Щедрина и его пьесу, постановку которой расценивал как месть левых крупным покойным деятелям императорской России.

Уже 15 апреля газета “День” в заметке “Правые и память Салтыкова-Щедрина” сообщила, что правые организации обратились с ходатайством в дирекцию императорских театров о запрещении постановки “Теней”. Мотив – “в этой пьесе выводится в самом непривлекательном виде министерство двора императора Александра II во главе с министром графом Адлербергом”[25]. “Обозрение театров”, которое до этого несколько раз сочувственно отзывалось о готовящемся спектакле и сообщало о предполагавшемся участии в нем выдающихся артистов (Савиной, Юрьева)[26], забило отбой. Уже 16 апреля это ежедневное издание поведало, что “Щедрин – отнюдь не драматург”, а его пьеса “оставляет впечатление крайне растянутой комедии”[27].

Такая “перемена фронта” объяснялась заметкой на 14 стр. того же номера. Здесь сообщалось о хлопотах правых, добивающихся запрещения пьесы за “насмешки” по адресу графа Адлерберга, “между тем, как последний сделал много хорошего для артистов казенных сцен”.

Лицемерие этой фразы может оценить любой, кто мало-мальски знаком с историей русской сцены. Известно, сколько зла причинил отечественному театру и драматургии всесильный любимец Николая I и Александра II.

“Обозрение театров” спешило. Другие правые издания приберегли свой “заряд” для рецензий на постановку...

В архиве СПб. конторы императорских театров снова-таки не сохранилось никаких материалов о демарше черносотенцев против Щедрина, как нет и официального разрешения артистам императорских театров участвовать в частном спектакле. (А такое разрешение обязательно должно было быть дано).

Очевидно, в связи с тем, что 25-летие со дня смерти великого писателя отмечалось официально и скандал получился бы слишком громким, спектакль Литературного фонда запрещен не был. Его, судя по всему, решили похоронить другим способом и надолго отбить охоту к постановке пьесы Салтыкова.

Просматривая бумаги СПб. конторы императорских театров тех лет, нельзя найти документа, аналогичного письму Ф.Батюшкова от 21 апреля 1914 года. Батюшков просил представить на спектакль 26 апреля бесплатные контрамарки “для артистов императорской драматической труппы, для членов комитета Литературного фонда, членов Ревизионной Комиссии и Совета по Управлению Домом Писателей при Литературном Фонде”[28].

Доход от спектакля поступал в кассу Литературного фонда. Батюшков, как товарищ председателя этой организации, был прямо заинтересован в максимальной выручке. И вдруг он ходатайствует об очень большом количестве бесплатных мест, явно в ущерб прямой цели постановки!

Понять мотивы этого странного письма помогают рецензии на спектакль 26 апреля. Оказывается, что несмотря на такое неслыханное число контрамарок, зал Мариинского театра был “далеко не полон”, как писал “День”[29], или “обидно пуст”, как сообщали “СПб. Ведомости”[30]. Батюшков, очевидно, желал создать хотя бы видимость чествования памяти Салтыкова и заполнить зал благожелательными к спектаклю зрителями (пусть и бесплатными!). И явно с целью соблюсти приличия да сделать вид, что “мыслящее общество” достойно чтит великого писателя, ряд непетербургских газет, вопреки истине, писал: “театр был переполнен”[31]; “спектакль прошел с большим художественным и материальным успехом. Присутствовали представители литературы, общественные деятели, члены Государственной Думы и много публики”[32].

Но почти все газеты с подозрительной торопливостью заранее утверждали, что спектакль этот “единственный” и повторен не будет, что пьесу Щедрина вообще не включат ни в коем случае “в репертуар будущего сезона”[33], что “некто в гороховом... уже сделал донесение по начальству на предмет искоренения зловредной пьесы, могущей повлиять на умы в крайне нежелательном направлении”[34].

В оценках современных критиков, так или иначе стремившихся принизить художественные достоинства и социальное содержание “Теней”, можно различить два основных направления.

Правые издания встретили “Тени” с нескрываемой злобой и ожесточением. Так, рецензент газеты “Биржевые ведомости” безапелляционно заявлял: “Бледна фабула, еще бледнее развитие ее”, “неясный замысел”, и вообще – Щедрин утратил “силу свежести”[35].

Прежде всего, реакционные журналисты стремились доказать, что в “Тенях” нет типов, что персонажи – избиты и тривиальны, а сама пьеса не имеет никакого художественного и актуального общественного интереса.

“Теперь нас такими лицами не удивишь – мы их видели в пьесах кн. Барятинского, Карпова и многих других современных драматургов, так что порою пьеса Щедрина казалась бледною копиею “Хамелеона”[36], – писал А.Бобрищев-Пушкин.

У Щедрина “выведены не типы, а скорее известные положения”, и истинным уважением его памяти “было бы вовсе не ставить “Тени”[37] – к таким недвусмысленным выводам приходил нововременец П.Конради.

Гораздо тоньше дискредитировали пьесу Салтыкова критики различных либеральных оттенков. Они как будто и признавали блеск, яркость, глубину образов “Теней”, не отрицали силы щедринской типизации, но... Но единодушно пытались представить пьесу заурядным обличительным произведением, касающимся очень узких и очень конкретных вещей – злоупотреблений в театральном ведомстве 60-х годов.

Ф.Батюшков мельком упомянул имя фаворитки графа В.Ф.Адлерберга Мины Ивановны Бурковой в связи с творческой историей “Теней”[38]. Вслед за ним Аякс опубликовал статью “Тени” и их шифр”[39], где, оперируя фактами из весьма неточной “Хроники петербургских театров” А.Вольфа, доказывал, что сатира Щедрина направлена в первую голову против “театральной помпадурши” Бурковой и ее покровителя. Это утверждение стало общим местом в ряде статей 1914 г., отчасти перейдя и в работы советского времени.

Пафос этих и им подобных статей и рецензий сводился к тому, что Щедрин-де обличал взяточничество, разложение, коррупцию, а посему и сегодня его сатира “колет”.

Конечно, во времена Распутина и Вырубовой, в атмосфере травли “Теней” черносотенцами вполне “свободолюбиво” и хлестко звучал, к примеру, такой намек (многократно варьировавшийся в других рецензиях): “Повидимому, разоблачения, хотя и появляющиеся на свет божий через полвека после того, как они были в полном смысле злободневными, представляются еще слишком зазорными некоторым охранителям – чего? Не таких ли же злоупотреблений?[40]”.

Идейный смысл “Теней”, размах щедринских обобщений ограничивался и сужался и академическим литературоведением. Если академик Н.Котляревский и утверждал, что в обрисовке характеров “не чувствуется, что эти портреты с кого-нибудь списаны, это не портреты, а художественные типы”, то он тут же уточнял, что в пьесе фигурируют лишь “типы бюрократов 60-х и 70-х годов”[41].

Комедия о бюрократии, о вреде взяточничества – так трактовались “Тени”.

По крайне противоречивым оценкам печатью как всей постановки, так и игры отдельных актеров, трудно составить более или менее обстоятельное и убедительное представление о спектакле в Мариинском театре, его идейно-художественной концепции (исключение составляет разве только игра В.Н.Давыдова в роли Свистикова, единодушно оцененная прессой как одно из замечательнейших достижений этого крупнейшего артиста).

Гоголю принадлежат слова, что драма без сцены – как душа без тела. Спектакль Литературного фонда, несмотря на все старания его участников, вряд ли способствовал соединению “души” с “телом” – созданию сценической традиции “Теней”.

По свидетельству первой исполнительницы роли Бобыревой – Е.И.Тиме, спектакль был подготовлен весьма небрежно: “он работался вне плана и имел мало репетиций. Мне, молодой актрисе, было очень трудно”[42].

И искалеченный текст, и убогие сборные декорации, и травля правых, и кислосладкие рецензии либералов, старательно подчеркивавших ограниченный историко-литературный интерес пьесы, – все это вело к тому, что за “Тенями” на протяжении последующих десятилетий установилась весьма незавидная репутация.

К чести русских артистов нужно сказать, что они в том же 1914 году несколько раз пытались пробить брешь в стене недоброжелательства и враждебности, которой сразу после своего явления на свет оказалась окруженной пьеса Щедрина.

Есть данные, которые позволяют считать, что и сама первая постановка “Теней” обязана своему осуществлению не столько ее первоначальному инициатору, Ф.Батюшкову, сколько настойчивости и прямо-таки влюбленности в Щедрина великого русского артиста В.Н.Давыдова[43].

В мае 1914 г. “Тени” были поставлены в Ставрополе труппой А.Покровского (спектакли 7 мая и 11 мая). Увы, “ставропольская публика пришла в театр не в большом количестве”, – элегически отмечал хроникер “Северо-Кавказского края”, предварительно, конечно, сообщивший, что артисты “видимо, много потрудились для того чтобы пьесу Щедрина, не предназначавшуюся для сцены, вполне приспособить к ней”[44].

В том же месяце севастопольская труппа Найденова “при полном сборе” показала спектакль “Тени”. Очевидно, он был осуществлен по инициативе Б.А.Горин-Горяйнова, игравшего роль Клаверова и в петербургской и в севастопольской постановках[45].

Но эти “ласточки” не создали, как и следовало ожидать, “весны” для щедринской драматической сатиры. Разразившаяся вскоре первая мировая война, усилившиеся цензурные строгости и репрессии, окончательно сделали невозможной постановку “Теней” до революции.

 

* *

*

 

События, связанные с открытием и постановкой в 1914 году неизвестной пьесы Щедрина, не положили, к сожалению, начала традиции ее литературоведческого истолкования и сценического воплощения.

Советское литературоведение, достигшее огромных успехов в разработке щедринского наследия, до самого последнего времени почти не интересовалось драматической сатирой “Тени”. Только в 1935 г. был опубликован подлинный текст пьесы, свободный от искажений (в IV т. Полн. собр. соч. Щедрина). Больше ни одного издания до 1954 г. не было. В результате всего этого “Тени” почти на 40 лет (до конца 1952 г. – начала 1953 г.) исчезли из репертуара театров.

И лишь с 1953 года, когда “Тени” были поставлены в Ленинграде талантливым режиссером Н.П.Акимовым, а затем с большим успехом прошли в ряде театров СССР и стран народной демократии, были экранизированы, – пьеса Щедрина получила, так сказать, права гражданства в искусстве и науке. Когда для “Теней” засверкали огни рампы, тогда нашлось драматической сатире место и в работах, посвященных важнейшим проблемам творчества Щедрина, проблемам русской сатиры. Появилось и отдельное издание пьесы и ряд статей и рецензий на различные ее постановки.

Чуда в этом никакого нет: выдающемуся произведению, наконец, было воздано должное. Возникает иной вопрос: как могло получиться, что “Тени” были забыты почти на четыре десятилетия? Не сыграли ли в этом заговоре молчания вокруг пьесы Щедрина свою определенную роль дореволюционные критики и литературоведы?

Действительно, критические “приговоры” драматической сатире, вынесенные еще в 1914 г., надолго нависли над ней.

Р.В.Иванов-Разумник в 1930 г. посвятил анализу “Теней” пять страниц в своей монографии о Щедрине. Считая пьесу только произведением о бюрократии, он расценил ее, как “вещь довольно слабую”, “неудачный опыт”, представляющий для нас “интерес не столько литературный, сколько биографический”[46]. Исследователь этот совершенно обошел молчанием направленность “Теней” против либерализма. Не коснулся он и художественных особенностей драматической сатиры.

Юрий Соболев – автор большого обзора “Щедрин на сцене”, уходя от собственных суждений, характеризовал “Тени” выписками из Р.В.Иванова-Разумника и Ф.Д.Батюшкова. “Представители либеральной журналистики оценивали спектакль отнюдь не с точки зрения исторического интереса”[47], – утверждал обозреватель. Этот “отнюдь не исторический” интерес пьесы Соболев, вслед за критиками 1914 года, видел также лишь в намеках на разложение и коррупцию дворцовой камарильи да чиновно-бюрократической среды.

Выше приводилось достаточно фактов, показывающих, какими праведными и неправедными путями была заключена в такие карликовые рамки замечательная картина великого художника. Ее старательно кромсали ножницами купюр, замазывали в ней все, что било по либералам. В большом полотне, воплотившем острые типичные события бурной эпохи, либеральными “реставраторами” были оставлены лишь “окошечки”, используемые для мелкой политической игры.

Либеральный “грим” с “Теней” не снял и В.Кирпотин, в 30-40-х гг., посвятивший пьесе буквально одну фразу во вступительной статье к IV т. (IV, 29) Полн. собр. соч. Щедрина (1935 г.) и вообще не упомянув “Тени” ни в первом (1939 г.[48]), ни во втором издании (1948 г.[49]) своей книги о Салтыкове-Щедрине.

В 1914 г. критик “Обозрения театров”, даже толком не прочитав пьесу (он перепутал ее сюжет и фамилии действующих лиц), писал, что она “рисует столкновение старой и молодой бюрократии середины прошлого века”[50].

К сожалению, эта принципиально неверная трактовка оказалась на редкость живучей. Ее почти буквально повторил в начале 40-х годов исследователь драматургии Щедрина А.Брянский. Он считал, что писатель “развертывает сюжет пьесы на фоне столкновения старой и молодой бюрократии середины прошлого века”[51].

И это тем более досадно, что А.Брянский первый приблизился к пониманию истинной проблематики пьесы. Исследователь, хоть и мельком, но отметил, что Щедрин “сумел показать за внешним различием реакционеров и либералов их внутреннюю близость”[52].

Совершенно не коснувшись художественных особенностей пьесы, Брянский весьма невысоко ее оценил, посчитал только черновым наброском. Поверхностная оценка “Теней” этим известным театроведом, представляется нам, связана с неправильной исходной точкой его исследования. Он не изучил пьесу Щедрина конкретно-исторически, в ее генезисе, в ее связях с широким кругом фактов действительности и общественно-литературной борьбы. “Тени” в его работе рассматривались только в ряду нескольких пьес так называемой обличительной драматургии начала 60-х годов, т.е. в чисто литературном ряду.

В своей книге по истории русского театра С.С.Данилов лишь кратко пересказал содержание пьесы, также определив ее как “сатиру на бюрократию”[53].

Только в 1951 г. автор научно-популярного очерка о драматургии Щедрина Д.И.Золотницкий попытался поставить вопрос об изучении “Теней” в широком историко-литературном плане. “Никто в русской драматургии, – совершенно справедливо писал Д.И.Золотницкий, – не выразил с такой последовательностью идеи революционной демократии, как Салтыков-Щедрин”[54]. Однако эту “последовательность” автор очерка увидел лишь в беспощадном сатирическом разоблачении высшего чиновничества. Для Золотницкого “Тени” снова-таки – изображение “замкнутого бюрократического царства, где бессильно борются “новые”, либеральные веяния со старыми...”[55]. И лишь в самом конце своего идейно-тематического анализа “Теней” критик, слегка перефразируя Брянского, делает такой вывод: “В том, что за всеми видимыми разногласиями либеральствующих чиновников и откровенных реакционеров драматург сумел показать их конечное единство и общность, – в этом главная значительность пьесы”[56].

Главное же, в чем действительно проявилась последовательность революционера-демократа Щедрина – изображение не ссор и драк внутри правящей верхушки, а борьба демократии и либерализма в связи с движением крестьянских масс – это новое, что составляет значительный вклад Щедрина в историю нашей литературы, совершенно Д.И.Золотницким было обойдено.

Определив сатирический метод Щедрина в “Смерти Пазухина” как наиболее близкий к гоголевской манере (отсутствие положительных героев, гротесковость выразительных средств и т.д.), критик ничего не сказал об идейно-художественных особенностях “Теней”, кроме общих слов (глубина типизации, яркость образов и т.п.).

Д.И.Золотницкий, очевидно, писал о творческой истории “Теней” не на основании изучения автографов, а по очень скупым комментариям к IV т. Полн. собр. соч. Щедрина. Ничем иным нельзя объяснить совершенно неправильные высказывания критика о процессе работы драматурга над пьесой, вроде утверждений, что через всю рукопись проходит замена названия Пензы названием Семиозерска, или что Клаверов, по первоначальной развязке, оставлял департамент[57].

Как уже говорилось, внимание не отдельных исследователей, а большого отряда критиков, литературоведов и театроведов драматическая сатира Щедрина привлекла только в 1953 г. В многочисленных газетных и журнальных статьях и рецензиях “Тени” были оценены чрезвычайно высоко, как произведение крупного идейного и художественного значения, представляющее огромный интерес для советского читателя и зрителя.

Большинство авторов, откликнувшихся на постановки “Теней”, несравненно правильнее и глубже, чем их предшественники, рассмотрело идейное содержание пьесы.

Впервые было, наконец, сказано о том, что Щедрин не просто подверг критике разложение русской бюрократии, а с революционно-демократических позиций нарисовал широкую картину общественной жизни 60-х годов, показал борьбу двух общественных сил – демократии и либерализма, раскрыл связь протеста против мира отживающих “теней” с движением народных масс.

В статьях С.Данилова, В.Метальникова, А.Солодовникова, В.Ермилова, Ю.Головащенко и др., несмотря на ряд спорных положений, было показано, хотя и в общих чертах, непреходящее значение, могучая живая сила щедринской пьесы.

В 1954 г. издательство “Искусство” выпустило сборник статей о работе над спектаклем и кинофильмом “Тени” коллектива Ленинградского театра имени Ленсовета. Здесь собраны чрезвычайно интересные высказывания мастеров искусства об их работе над пьесой Щедрина.

Подводя итог сорокалетней литературной жизни “Теней”, можно сказать, что и по сей день остаются невыясненными и спорными следующие проблемы: 1) все, связанное с творческой историей пьесы, в том числе и вопрос, закончена ли пьеса и весь ли ее текст дошел до нас; 2) своеобразие идейно-образной концепции “Теней”; 3) роль и значение этой драматической сатиры в идейно-художественной эволюции писателя, в развитии его реалистического метода; 4) место и значение “Теней” в истории русской драматургии.

Настоящая работа является попыткой осветить эти вопросы.