С.В. Зубенко

Творчество П. Антокольского в оценках В. Луговского

Статья В. Луговского «Поэт и время», датированная 3 июля 1956 г., приурочена к 60-летию поэта и выходу двухтомника его произведений. Сам Антокольский говорил об этой статье, что она кажется ему «самым лучшим и верным, что я когда-либо читал о себе и своей работе». Это и естественно: со страниц этой статьи звучит голос современника, спутника, однокашника, прожившего свою жизнь и прошедшего свой путь рядом с Антокольским и говорящим как бы от общего имени. Вспомним, что Луговской родился с Антокольским в один день – 1 июля, только пятью годами позднее.

Луговской сосредоточивает главное внимание на «том индивидуальном и неповторимом, что принес с собой Антокольский и усматривает его в том, что «он целиком во власти огромного и жизненного чувства времени. Время, как история, время, как движущее, вечно изменяющееся трагическое и драматическое начало. Муза истории! Муза жестокой правды! Эта суровая муза придает его стихам такой горячий блеск, такую накаленную дерзость».

К этой мысли Луговской возвращается и в конце статьи, он говорит о «музе истории, объясняющей, оправдывающей и осуждающей время».Кажется, приводимые Луговским строки Антокольского: «…Мне представляется порой, / Что время – славный мой соавтор, / Что время – главный мой герой» помогают правильнее и глубже понять смысл заглавия статьи, избранного Луговским, которое может на первый взгляд показаться тривиальным, но заключает в себе глубокий смысл. Всюду у Антокольского Луговской слышит «гул закипающего времени».

Именно Луговскому принадлежит самая глубокая и проникновенная оценка вершины поэтического творчества Антокольского – его поэмы «Сын». «Грозной стихии Великой Отечественной войны, – писал он, – Антокольский отдал свою лучшую вещь – поэму “Сын”, полную горестной простоты, мудрой сдержанности, широких философских обобщений и трогающей душу лирики. Я люблю эту поэму за ее обожженную простоту, за ту тонкую психологическую нюансировку, которая рождается только великим страданием, за целомудренность пафоса и притушенность лирики в тех местах, где ранний Антокольский развернул бы всю партитуру своих эмоциональных возможностей».